Рассказываем → Кто защищает и помогает?
Полевые заметки. Екатеринбург
Рассказ Надежды Сидоровой об особенностях активизма в Екатеринбурге образца 2020 года и об основных проблемах, с которыми сталкиваются правозащитники уральской столицы
Июль, 2020
Июль, 2020
Правозащитница, мама узника совести Яна Сидорова и участница «Открытого пространства» Надежда Сидорова общается с активистами и помогает заключённым в разных регионах. Она рассказала об особенностях активизма в Екатеринбурге образца 2020 года и об основных проблемах, с которыми сталкиваются правозащитники уральской столицы.
Умение договориться
Екатеринбург уникален. Активистов там так же немного, как и везде, но все они общаются между собой и стараются помогать. Это очень интересно, потому что во многих других регионах, например, экологи редко общаются с ЛГБТ-активистами. В Екатеринбурге тоже всё это есть, но они сумели объединиться по важным общим вопросам. Звонят экологи: у нас проблема, нас пять человек. И вместо пяти человек у них сразу образуется сто двадцать, двести человек. Такая ситуация была с их сквером (в 2019 году в одном из скверов Екатеринбурга прошли массовые акции протеста против строительства храма Святой Екатерины — прим. ОП). Если бы его вышли защищать только экологи, они бы его не отбили. А они отбили! Такая же поддержка приходит к отделам полиции при задержаниях.
У них есть вот это умение договориться. На «Стратегию-31» [серия гражданских акций протеста в защиту свободы собраний в 2010-х годах] тоже выходил весь Екатеринбург. Там было неважно, кто ты — выходили все. Массовость позволила отстоять свои права. Пикетируют там, где им хочется пикетировать — встают по всему центру на расстоянии 50 метров, и всё нормально. Полиция представляется, потому что активисты судились из-за того, что сотрудник не представился. Теперь они подходят, представляются, показывают значок — всё как положено. Активисты обжалуют действительно всё, каждая административка доходит до самого верха. На тот момент, когда я там была [июль 2020 года], у них ещё были выигрышные административки.
Я много общалась с екатеринбургским «Мемориалом». Екатеринбург — это же расстрельный город. У них большая проблема с захоронениями политзаключённых 1930—1950 годов. Они много сидят в архивах, занимаются восстановлением имён репрессированных. В то же время они помогают задержанным при административках.
У них есть вот это умение договориться. На «Стратегию-31» [серия гражданских акций протеста в защиту свободы собраний в 2010-х годах] тоже выходил весь Екатеринбург. Там было неважно, кто ты — выходили все. Массовость позволила отстоять свои права. Пикетируют там, где им хочется пикетировать — встают по всему центру на расстоянии 50 метров, и всё нормально. Полиция представляется, потому что активисты судились из-за того, что сотрудник не представился. Теперь они подходят, представляются, показывают значок — всё как положено. Активисты обжалуют действительно всё, каждая административка доходит до самого верха. На тот момент, когда я там была [июль 2020 года], у них ещё были выигрышные административки.
Я много общалась с екатеринбургским «Мемориалом». Екатеринбург — это же расстрельный город. У них большая проблема с захоронениями политзаключённых 1930—1950 годов. Они много сидят в архивах, занимаются восстановлением имён репрессированных. В то же время они помогают задержанным при административках.
Успешный кейс
Массовость при защите сквера три года назад сыграла такую роль, что в городе было уголовное дело о массовых беспорядках без единого фигуранта, но со 180 свидетелями. То есть всех опросили, дело завели, но фигурантов не назначили.
В Екатеринбурге крупные металлургические предприятия, там есть олигархи. Они сильно лоббируют свои интересы. Та же проблема со сквером — почему она получилась? Не знаю, насколько это можно считать городской легендой, но история такая, что одному олигарху за все его прегрешения какая-то бабушка сказала: чтобы отмолить все свои грехи, ты должен построить храм, который должен отражаться в воде. Поэтому он решил снести городской сквер на прудах и построить там храм. Он с этим храмом носится как с писаной торбой. С прудов видно четыре храма, куда там ставить пятый — непонятно. Он вначале пытался его построить на одной стороне — активисты собрались и отбили. Потом он решил строить по центру: сделать насыпь и прямо в прудах построить храм. Экологи сказали: куда же ты лезешь — зыбкие почвы, нельзя! Отбили и там. Потом он решил вырубить этот сквер. Тоже отбили, не дали ничего вырубить. Сейчас этот олигарх хочет снести историческое здание с другой стороны от сквера. Пытается признать его ветхим, чтобы построить там храм.
В Екатеринбурге крупные металлургические предприятия, там есть олигархи. Они сильно лоббируют свои интересы. Та же проблема со сквером — почему она получилась? Не знаю, насколько это можно считать городской легендой, но история такая, что одному олигарху за все его прегрешения какая-то бабушка сказала: чтобы отмолить все свои грехи, ты должен построить храм, который должен отражаться в воде. Поэтому он решил снести городской сквер на прудах и построить там храм. Он с этим храмом носится как с писаной торбой. С прудов видно четыре храма, куда там ставить пятый — непонятно. Он вначале пытался его построить на одной стороне — активисты собрались и отбили. Потом он решил строить по центру: сделать насыпь и прямо в прудах построить храм. Экологи сказали: куда же ты лезешь — зыбкие почвы, нельзя! Отбили и там. Потом он решил вырубить этот сквер. Тоже отбили, не дали ничего вырубить. Сейчас этот олигарх хочет снести историческое здание с другой стороны от сквера. Пытается признать его ветхим, чтобы построить там храм.
Тюрьмы
В городе занимаются не только защитой политзаключённых, но и всей пенитенциарной системой. Ребята во многом прогрессируют лучше, чем в других регионах. Это гражданские активисты и правозащитники, они добились своего права посещать колонии через суды. Сделали организацию, она называется «Правовая основа» (это Алексей Соколов, Яна Гельмель, Роман Качанов и другие).
Есть такая проблема: когда человек заходит на длительное свидание с осуждённым, он на три дня лишается телефона и вообще какой-либо связи, не может выйти из здания. Очень часто туда приезжают с детьми. Правозащитники обязали местную прокуратуру провести проверки колоний на предмет всего этого, с предложением построить детские площадки, потому что человек не может три дня находиться взаперти. Чтобы люди со свободы имели доступ хотя бы к какому-то телефону-автомату, чтобы позвонить родным, которые остались дома. И прокуратура, приняв это, дала распоряжение, и в некоторых колониях действительно были построены детские площадки, куда можно вывести детей погулять. Были построены магазины, куда можно иметь доступ гражданским лицам. Это всё делается.
Яна Гельмель также помогает с ресоциализацией женщинам, вышедшим из мест заключения с детьми — им приходится оформлять много бумаг в опеке, поликлинике и других учреждениях. Или, если ребёнок находится в детском доме, тоже очень непросто объяснить госорганам, что он может жить с мамой.
Мои главные впечатления от Екатеринбурга — то, что люди не опускают руки. Они понимают, что есть определённые социальные проблемы, которые касаются их города, — и решают их. Нет фатального выгорания, когда люди говорят: да всё уже, ничего не получится, осталось только валить из страны.
Есть такая проблема: когда человек заходит на длительное свидание с осуждённым, он на три дня лишается телефона и вообще какой-либо связи, не может выйти из здания. Очень часто туда приезжают с детьми. Правозащитники обязали местную прокуратуру провести проверки колоний на предмет всего этого, с предложением построить детские площадки, потому что человек не может три дня находиться взаперти. Чтобы люди со свободы имели доступ хотя бы к какому-то телефону-автомату, чтобы позвонить родным, которые остались дома. И прокуратура, приняв это, дала распоряжение, и в некоторых колониях действительно были построены детские площадки, куда можно вывести детей погулять. Были построены магазины, куда можно иметь доступ гражданским лицам. Это всё делается.
Яна Гельмель также помогает с ресоциализацией женщинам, вышедшим из мест заключения с детьми — им приходится оформлять много бумаг в опеке, поликлинике и других учреждениях. Или, если ребёнок находится в детском доме, тоже очень непросто объяснить госорганам, что он может жить с мамой.
Мои главные впечатления от Екатеринбурга — то, что люди не опускают руки. Они понимают, что есть определённые социальные проблемы, которые касаются их города, — и решают их. Нет фатального выгорания, когда люди говорят: да всё уже, ничего не получится, осталось только валить из страны.
