Третий проект, с которым я познакомилась, — это тоже проект психологической поддержки. По словам его сотрудников, федеральная программа о возрождении традиций сыграла на Кавказе плохую службу, она начинает возвращать регионы в средневековье. Например, есть такие случаи, когда девочке разрешают доучиться до 4-5 класса — грубо говоря, читать, считать, писать научилась — и всё, дальнейшее образование ей не нужно. То, с чем боролся Советский Союз, давая женщинам Кавказа возможность учиться в школах и вузах, как-то социализироваться, возвращается снова. «Возрождение традиций» направляет этих женщин в «Домострой», когда есть патриархальное общество и тяжёлое отношение к женщинам, особенно к молодым невесткам. Не только мужское население ущемляет права: когда в доме появляется невестка, очень часто свекровь начинает к ней плохо относиться.

Этот проект помогает не только психологически. Бывают случаи, когда они вывозят женщин, которые попадают в такие жизненные условия. Потому что на Кавказе до сих пор существуют договорные браки, никто эти традиции не отменял. Родители договорились — а дальше уже как получилось.

В кавказских регионах до сих пор патриархальный уклад: старший мужчина в роду диктует условия жизни семьи. Проект столкнулся с тем, что молодёжь, которая обучается в институтах, не имеет возможности после шести часов вечера выйти из дома. Для них стараются проводить онлайн-мероприятия, чтобы хоть что-то у ребят менялось в сознании.

Другая организация, которая сейчас уже ликвидирована из-за угрозы «иноагентства» — «Синтем». Она работала в Чечне и не только. Хеда Омархаджиева из этого проекта в своё время уехала из Дагестана из-за преследований. Сейчас она работает в сфере межрегиональных связей по Кавказу. Она старается, чтобы активисты из национальных республик обменивались опытом, встречались на нейтральной территории. Потому что в республиках сложная ситуация: когда люди идут на какие-то столкновения со стереотипами, которые передавались из века в век, они становятся изгоями в обществе. Для политактивистов проводятся ретриты, их стараются поддерживать, оказывают психологическую помощь.

По моему опыту, это первый проект, который работает именно с республиками. Это гораздо тяжелее, чем работать с обычными активистами, которые живут в борьбе с системой, но без борьбы с внутренними отношениями с родственниками, семьями. Ведь человека, который столкнулся с каким-то противостоянием, не поддерживает семья, и они становятся изгоями ещё и для общества.

На сайте «Северо-Кавказских новостей» есть карта НКО Ставропольского края (по состоянию на 2023 год страница карта не отображается на сайте — прим. ОП). По словам одной и моих собеседниц, все эти организации содержатся либо за счёт местных диаспор, либо за счёт денег администрации края. Многие из этих НКО также подкосила пандемия — по факту, процентов семьдесят из них сейчас не работают. Выжили только те, у кого есть финансирование от каких-то этнических групп.

В Ставрополье я встречалась с тремя журналистами. Один — независимый блогер, остальные — из изданий «Кавказ.Реалии» и «Кавказский Узел», которые были признаны «иноагентами». Спрашиваю их: как работается? Они говорят, что большое количество сотрудников уехали. Потому что, работая на определённые тематики, через какой-то период времени ты сталкиваешься с противостоянием силовиков. Впрямую идут угрозы: «Ещё одна такая публикация — и ты поедешь вместе с теми, про кого публикуешь». В итоге многие журналисты, которые сейчас пишут о Ставрополье, не живут на Ставрополье.

Так работать очень тяжело. Для безопасности публикации иногда приходится делать в таком формате: по договорённости с журналистом вписывать его имя, потому что он находится в Москве, в Грузии, где-нибудь ещё.

Кто-то говорит: «Ну, посадят — да и посадят, ну и хрен с ним. Будем писать о тюрьме». Смеются, конечно. Но понятно, что им нелегко.

Местные адвокаты говорят примерно о том же самом. По их словам, есть два варианта. Либо кумовство, когда все друг другу заплатили — и всё, человек на свободе. Либо (если речь о громких делах) всё, что делают адвокаты, не всегда поддерживается обществом.

В Ставрополье нет политических репрессий как таковых. Все активисты, кто был под ударом, уехали — кто в Грузию, кто в Европу. И политической активности нет, в последний год даже с пикетами никто не выходит. Например, если в соседнем Краснодаре на январских митингах 2021 года вышло 7 тысяч человек, то в Ставрополе — человек двести.

Но и до этого у силовиков в регионе были особенные методы работы. Зачем закрывать по политической статье? Это долго, нудно, муторно. Вместо этого можно, например, «найти» наркоту или вменить «растление».