«Завтра новый год! Наперекор нашей тяжелой судьбине мы его встретим не по-тюремному»
Отрывок из сборника воспоминаний о годах репрессий «Уроки гнева и любви» Софьи Евсеевны Прокофьевой
Софья Евсеевна Прокофьева — директор издательства журнала «Огонёк», жена зам. наркома НКВД СССР. В 1937 году после ареста и расстрела мужа приговорена как «член семьи изменника Родины» к 8 годам заключения в ГУЛАГе. Срок отбывала в Томском лагере, затем в Баимском отделении Сиблага. В 1938 году за празднование Нового года помещена как инициатор в карцер.
«Завтра новый год! Наперекор нашей тяжелой судьбине мы его встретим не по-тюремному! Несколько человек: Фаина Цилько, Регина Гуревич, Дуся Тарасова, Соня Решетко, в том числе и я, решили устроить в бараке встречу нового года: сочинили частушки, выявили «таланты» (были и профессиональные актрисы!) и организовали «концертную бригаду». Вечером 31 декабря у себя в камере и 1 января по остальным баракам мы пели, читали стихи, ставили скетчи на барачные темы. Я вела «бодрый» конферанс.
Мы достигли желаемого: отвлекли своих товарищей от тяжёлых воспоминаний, мрачных мыслей и слез, которые были неизбежны в этот первый, такой трагичный для нас, новогодний день.
Вдруг 10 января вызывают в комендатуру 12 человек: 10 организаторов и участников новогоднего концерта и 2-х старост бараков, А. Земскову и Л. Медведеву. Личный обыск — и нас ведут в тюрьму. В тюрьме нам зачитывают приказ о том, что «за сочинительство и распевание антисоветских песен» нас заключают в карцер на две недели. Приказ был составлен так безграмотно, что вызвал у нас невольный смех. Отсутствовали знаки препинания и в числе антисоветских песен, сочинённых нами, перечислялись «Тихий Дон», «Каховка» и «От края и до края». Мы пробовали острить на эту тему, но до помощника начальника тюрьмы юмор не дошел.
Опять обыск с раздеванием догола, и нас направляют в подвал. Первые пять человек входят, а остальных впихивают в какой-то железный ящик. Крохотная лампочка в потолке освещает пустую низенькую клетушку без окон, обитую железом. На полу невысокий деревянный помост, 15-20 см от пола, в углу параша. Мы недоумеваем: что будет дальше, как разместиться? Всем даже не усесться. Решаем по очереди стоять, сидеть и лежать. Примерились: четверо лежат, двое сидят, шестеро стоят. Так мы и прочередовались две недели. Как полагается, получали мы 1 кружку воды и 300 грамм хлеба в сутки. Не обошлось без обычных в нашей теперешней жизни курьёзных несработок тюремного аппарата. У нас было две Гуревич, Регина и Елизавета. Так в карцер посадили Елизавету, хотя пела Регина. Когда в лагере прочитали приказ, Регина заявила коменданту, что произошла ошибка, и на другой день увели Регину и привели Елизавету. «Получайте тую Гуревич», — объявил нам охранник. У нас ещё хватило сил посмеяться.
В первую же ночь по соседству с нами раздались крики. Мужской голос кричал: «У меня два ордена, я командир, я не позволю над собой издеваться!..» Раздался выстрел, и всё стихло. Мы поняли, что произошло. Крепче прижались друг к другу».
«Завтра новый год! Наперекор нашей тяжелой судьбине мы его встретим не по-тюремному! Несколько человек: Фаина Цилько, Регина Гуревич, Дуся Тарасова, Соня Решетко, в том числе и я, решили устроить в бараке встречу нового года: сочинили частушки, выявили «таланты» (были и профессиональные актрисы!) и организовали «концертную бригаду». Вечером 31 декабря у себя в камере и 1 января по остальным баракам мы пели, читали стихи, ставили скетчи на барачные темы. Я вела «бодрый» конферанс.
Мы достигли желаемого: отвлекли своих товарищей от тяжёлых воспоминаний, мрачных мыслей и слез, которые были неизбежны в этот первый, такой трагичный для нас, новогодний день.
Вдруг 10 января вызывают в комендатуру 12 человек: 10 организаторов и участников новогоднего концерта и 2-х старост бараков, А. Земскову и Л. Медведеву. Личный обыск — и нас ведут в тюрьму. В тюрьме нам зачитывают приказ о том, что «за сочинительство и распевание антисоветских песен» нас заключают в карцер на две недели. Приказ был составлен так безграмотно, что вызвал у нас невольный смех. Отсутствовали знаки препинания и в числе антисоветских песен, сочинённых нами, перечислялись «Тихий Дон», «Каховка» и «От края и до края». Мы пробовали острить на эту тему, но до помощника начальника тюрьмы юмор не дошел.
Опять обыск с раздеванием догола, и нас направляют в подвал. Первые пять человек входят, а остальных впихивают в какой-то железный ящик. Крохотная лампочка в потолке освещает пустую низенькую клетушку без окон, обитую железом. На полу невысокий деревянный помост, 15-20 см от пола, в углу параша. Мы недоумеваем: что будет дальше, как разместиться? Всем даже не усесться. Решаем по очереди стоять, сидеть и лежать. Примерились: четверо лежат, двое сидят, шестеро стоят. Так мы и прочередовались две недели. Как полагается, получали мы 1 кружку воды и 300 грамм хлеба в сутки. Не обошлось без обычных в нашей теперешней жизни курьёзных несработок тюремного аппарата. У нас было две Гуревич, Регина и Елизавета. Так в карцер посадили Елизавету, хотя пела Регина. Когда в лагере прочитали приказ, Регина заявила коменданту, что произошла ошибка, и на другой день увели Регину и привели Елизавету. «Получайте тую Гуревич», — объявил нам охранник. У нас ещё хватило сил посмеяться.
В первую же ночь по соседству с нами раздались крики. Мужской голос кричал: «У меня два ордена, я командир, я не позволю над собой издеваться!..» Раздался выстрел, и всё стихло. Мы поняли, что произошло. Крепче прижались друг к другу».
